Когда время судья и палач. Психологическая драма с криминальным событием - Алена Бессонова
Кузьма вскинул удивлённые глаза
— Пять-шесть? Не пожизненное?
— За что пожизненное? За объём золотодобычи? Так, его невозможно доказать, если только мешки с золотым песком не найдут — пояснил Михаил.
— У меня нет песка. Чудь золото продавал и мою долю в деньгах на счёт переводил.
— Счёт большой? — полюбопытствовал Пашай.
— Большой… — пригорюнился Калашников. — У меня трое детей и четвёртый на подходе… Их кормить, учить надо.
— У всех дети, — зло буркнул Пашай, — однако, не все за лоток хватаются. Ты вон какой лоб, на нефтянке честным трудом не меньше заработал бы.
— Не учи меня пӱчӧ[36]. Свою жизнь до моих лет дотяни, тогда и пальцем тыкай. Мои учителя ещё всё впереди… — вскинулся Кузьма.
Роман хлопнул в ладоши, прекращая перебранку:
— Брейк! Подеритесь ещё… Счёт у тебя, Калашников, конфискуют. Штраф заплатишь тысяч пять и за недонесение об известных готовящихся или совершённых преступлениях, предусмотренных статьями 102, 103 получишь лишение свободы при всех сложениях и поглощениях до трёх лет.
— 102 и 103, что за статьи?
— Убийство, Кузя! — пояснил Исайчев, — придётся потрудиться на страну в местах … — Михаил огляделся вокруг, растерялся, — куда же тебя сошлют?
— В Африку, — хохотнул Пашай, — чтобы ему жизнь мёдом не казалась.
— Мы забыли, — заметил Роман, — гражданин Кузьма Калашников вроде менту морду набил?
— Так, это когда было? — вскрикнул Кузьма, — и заявление он не подавал?
— Ну повезло тебе Кузьма Калашников, — Исайчев, по привычке снял очки, посмотрел близорукими беззащитными глазами, улыбнулся, — везучий ты человек!
Старатель просветлел взглядом:
— Значит, поживу ещё? И дети при мне вырастут…
Со стороны моря послышался рокочущий шум. Все одновременно вскочили, посмотрели в сторону идущего звука.
— По рокоту мотора вроде вездеход, — заметил Пашай, — но почему с Запада, должен идти с Востока. Заблудился верно.
Рокот становился всё настойчивее и уже можно было разглядеть марку машины. Это был новейший вездеход «Лесник». Огромными колёсами он с лёгкостью перемалывал ледяные глыбы, оставляя усыпанный крошкой след, переливающийся на солнце всеми цветами радуги.
Машина, не выключая мотора, остановилась метрах в тридцати от берега, медленно открылась дверь водителя и по ступенькам спустился человек в камуфлированном костюме и чёрной вязаной балаклаве.
— Это ещё что такое? — сильно удивился Исайчев, встал, подошёл к кромке берега, взмахнул рукой, — подъезжай!
Машина и человек оставались на месте. К Исайчеву присоединились остальные — выстроились в строчку и тоже замахали руками. — Эй! Подъезжай!
Мужчина отошёл на шаг от открытой водительской дверцы, сунул руку в карман и неожиданно резко вскинул её на уровень плеча. Молния, короткая и быстрая выпорхнула из кисти и полетела в сторону берега. Резко свистнув, клинок прошил грудную клетку Кузьмы Калашникова, застыл, не качнувшись, в области сердца.
— Сука! — исступлённо закричал Пашай и ринулся в сторону машины.
Исайчев и Васенко подхватили падающего Калашникова, но помочь ему уже не смогли, он был мёртв.
Михаил и Роман, хлопоча рядом с Кузьмой, не видели, как медленно, не торопясь, злоумышленник сел в кабину и победно гуднув, круто развернулся, погнал машину в сторону островов.
А Пашай всё бежал, падал, поднимался и бежал по пробитой вездеходом колее. Он остановился только тогда, когда услышал шум от другого вездехода, идущего в его направлении со стороны устья Северной Двины.
— Сука! — хрипел Кутергин, растирая слёзы по горящим щекам, — поймаю, разорву в клочья!
Тело Кузьмы завернули в брезент и отправили вместе с пребывшим водителем на машине Пашая в Холмогоры. Предварительно Исайчев позвонил Русакову. Он сообщил о произошедших событиях, а также рассказал об их дальнейших планах — найти место обитания Чудя. Русаков кричал в трубку надрываясь, он запрещал операцию: у преследователей не было оружия для защиты. Но Исайчев сказал:
— Если мы его сейчас не найдём, он уйдёт, Александр Егорович. Уйдёт навсегда. Пашай взял охотничье ружьё. Хочешь помочь, пришли в район островов вертолёт. Всё отбой!
* * *
Пашай на большой скорости вёл вездеход, а Исайчев до боли в глазах вглядывался в прибрежный лес. Колея, проложенная вездеходом Чудя, извивалась по кромке острова. Машина то пробуксовывала на береговом песке, то резала колёсами размолоченную ледяную кашу в колее и поднимала фонтаны ледяных брызг. Васенко трясся на заднем сиденье, и тоже до боли в глазах всматривался в пролетающие за бортом кусты; кусты прыгали вверх и вниз, сливались в сплошную серую ленту, разрывались, и тогда мелькали заледеневшие куски обрывистого берега.
На первом острове не стали делать даже остановок, приняли к сведению замечание Исайчева: нужен обитаемый остров. Росомаха живёт где-то на острове постоянно, значит, её кто-то кормит. Болтаться туда-сюда неудобно, стало быть, человек обитает там же. Второй также проскочили, а вот с третьего заметили башню маяка. Туда и направились. Вечерело. В жилую пристройку возле маяка постучали, когда солнце краюшкой виднелось на линии горизонта.
Васенко сунул нос в дверную скважину, тихо произнёс:
— Едой пахнет. Значит, живые есть!
Дверь открыл крепенький дедок с удивлённо распахнутыми глазами:
— Подумал скитник приехал, удивился почему к ночи. Вы тут как?
— Мы к скитнику в гости, да заблудились, — нашёлся Исайчев, — не подскажешь, добрый человек, как к нему добраться.
— Эко, вы взялись на ночь глядя… Разве он сейчас пустит. Вы что же не договаривались? — старик недоверчиво прищурил глаза.
Пашай вышел вперёд, снял с головы шапку, поклонился, заговорил:
— Ачаже сырен огыл. Тый осал скитник. Тудо шуко экшыкше материк ышта. Тудо кучем еҥ-влак тидын толын. Полшен. Мый Кутергин Паша. Ачай, мый палем тыйым. Тый тудым йод.[37]
— Ачай тыйын лӱмет кузе?[38] — спросил, отшатнувшись, смотритель маяка.
— Лаймыр Кемай Кутергин, а шукынжо Кемай Кутергин, — ответил Пашай. — еҥ шинчаште мый мом гына скитник пу![39]
— Кузе?[40]
— Кӱзен шумеке, вигак шӱмышкӧ логалше…[41] — Пашай приложил правую ладонь к сердцу.
— Шӱшкалтен кузе?[42]
— Шучкын шӱшкаш, ачаже…[43]
Старик отступил на два шага вглубь помещения, пригласил:
— Проходите. Я слышал, как свистит его нож. Он бросал его в тело берёзы…
— Скажи, отец, это ты кормил его росомаху? — спросил Васенко.
— Росомаху?! — удивился старик, — Я собаку кормил… Погоди… росомаху? То-то я удивлялся, что никогда, даже в самую грозовую погоду не слышал её лая. Обычно собаки брешут на выплеск молнии. А эта ни-ни… Значит, это была росомаха? Скитник приказал никогда к ней не заглядывать, говорил свирепа… разорвёт! Я и не заглядывал. К чему мне чужие секреты? Он ей хлёбыло привозил сам. Обычно коровий ливер. Я варил и относил. Отнесу. Поставлю и назад. Когда калитку закрою, три раза постучу, она тихонько выходила, чавкала.
— Мыланна ончыктат, ача, вынем тудо. [44]— попросил Пашай.
— Ты что-о-о, сын Кемая?! Вам сейчас туда нельзя. Убьёт.
